Мотивы генерала Алексеева

«Нет и не может быть сомнения, что рано или поздно в России будет воздвигнут памятник генералу Михаилу Васильевичу Алексееву», — писал когда-то Н.Рутыч. И недавно произошло знаменательное событие: не в России, но на могиле генерала Алексеева в Белграде появилась плита «от русских людей в год 90-летия завершения Белой борьбы на Юге России».

К сожалению, как памятник, так и подобная плита в самой России не очень-то возможны. Сложность не только в нынешней государственной идеологии. Дело в том, что Алексеев – слишком неоднозначная фигура с точки зрения еще и монархистов. Перед февральским переворотом у него были подозрительные контакты с врагами Государя, а во время самого переворота генерал сыграл крайне некрасивую роль, попросив Николая II отречься от престола и присоединив к своему прошению ходатайства и главнокомандующих всеми фронтами.

Прошли сутки – и Алексеев сказал: «Никогда не прощу себе, что поверил в искренность некоторых людей, послушался их и послал телеграмму главнокомандующим по вопросу об отречении государя от престола». Несмотря на это раскаяние, врагов у Алексеева до сих пор немало.

Возникла дилемма: либо Алексеев – предатель, либо Государь сам виноват, покинув в дни переворота безопасную Ставку, что и сделало возможным дальнейшее отречение. Соответственно, существует две позиции. Наиболее правые из монархистов, у которых язык не повернется сказать о Государе что-либо плохое, обвиняют Алексеева. Их позиция лучше всего выражена в книге В.С.Кобылина «Анатомия измены», полной упреков в адрес генерала и заканчивающейся сравнением раскаяния Алексеева с раскаянием Иуды.

Наоборот, более либеральные монархисты оправдывают генерала, зато осуждают Государя в лучших традициях Его ненавистников. Алексеев, дескать, Его предупреждал, что уезжать из Ставки опасно, тот не послушался, так что пусть пеняет на себя.

От этой дилеммы давно пора уходить, потому что, судя по всему, оба обвинения напрасны: и Государь не был виноват, и Алексеев действовал не по плану заговорщиков.

Оставляя 28 февраля 1917 г. безопасную Ставку, Государь не бросился в пучину революции, как можно подумать, читая упреки в Его адрес. Бунтовал один Петроград, Император ехал по спокойной стране. Полковник Мордвинов описывает, как по пути на одной из станций Государю кричали «ура». Почти весь путь был проделан благополучно, и только на станции Малая Вишера, от которой всего 162 км до столицы, поезд Государя был остановлен, да и то не мятежниками, а всего лишь слухом о том, будто бы восставшие заняли следующие станции (да и то была неправда). Нынешние поезда идут от Малой Вишеры до Петербурга всего пару часов.

Если вспомнить, что Государь ехал не в саму мятежную столицу, а в ее пригород – Царское Село, что для прекращения беспорядков в Петроград были вызваны четыре полка с Северного фронта, три с Западного и пять с Юго-Западного, что, опережая Государя, в Царское Село поехал генерал Иванов с Георгиевским батальоном, — помня все это, нельзя назвать поездку Государя опрометчивой.

Что касается якобы участия Алексеева в заговоре против Государя, то генерала обычно обвиняют совсем не в том, в чем его стоило бы обвинять. Его почти всегда причисляют к заговору А.И.Гучкова, указывая в качестве доказательства на то, что тот писал ему письма.

Действительно, Гучков писал Алексееву откровенно антиправительственные письма. Но это еще не значит, что генерал ему отвечал! Сам Гучков в эмиграции вспоминал, что ответов от Алексеева он не ждал и не получал их. Генерал же на прямо поставленный ему Государем вопрос ответил, что не переписывается и что даже не получал этого письма, разошедшегося по России в десятках тысяч экземпляров.

Правда, приблизительно в те же дни Гучков показывал одному из собеседников кипу мелко исписанных писем, говоря, что это, мол, его переписка с Алексеевым. Но, во-первых, собеседник не знал почерка Алексеева, так что Гучков мог ему показать какие угодно бумаги, чтобы подтвердить значимость своего заговора. Во-вторых, если даже эти мифические ответы генерала существовали, почему Гучков свои письма ему распространял, а его ответы только показывал, вынув из письменного стола? Может быть, в них содержалось нечто неприятное для заговорщиков?

Как бы то ни было – эти ответы пока неизвестны, в архивном фонде Гучкова их нет, так что пока это обвинение в адрес Алексеева имеет мало ценности.

В чем действительно можно было бы обвинить Алексеева – так это в его связях не с Гучковым, а с Г.Е.Львовым. Это был совсем другой заговор. С подачи Львова Алексеев собирался, по одним сведениям, арестовать Императрицу в Ставке, а по другим — убедить Государя отослать Ее в Крым или в Англию.

Надо знать личность Львова, чтобы понять цену этого заговора. Львов – человек, с головой ушедший в подвиг помощи ближнему. Лучше всего ему удавалась организация помощи раненым солдатам от земств. Он не раз ездил в Оптину пустынь с намерением там остаться, но каждый раз старец посылал его обратно в мир. С таким-то человеком Алексеев оказался в сговоре.

В чем в действительности заключался план – об этом судить трудно, поскольку сведения о нем противоречивы и их можно перечесть по пальцам. В те дни многие, наслушавшись сплетен о Государыне, ходили к Государю с целью сказать Ему всю, как им казалось, правду. Возможно, Алексеев собирался сделать нечто подобное. Это еще не преступление. Но не исключено, что он действительно задумал арест Государыни. По крайней мере, дошедшая до нас дата предполагаемого ареста подозрительно совпадает со временем пребывания Государыни в Ставке, а Она приезжала не слишком часто.

Как бы то ни было, Алексеева остановила тяжелая болезнь. В Севастополь, куда он уехал лечиться, к нему приехал тот же родственник Львова, с которым он сговаривался о дате «проведения операции». Генерал «сделал вид, что ничего не знает и никаких таких намерений никогда не имел». То ли болезнь заставила его одуматься, то ли появилась какая-то другая причина, то ли просто времени не хватило из-за начавшейся революции – но несомненно, что он так и не выполнил то, о чем его просил Львов.

Стоит отметить, что генерал Брусилов в воспоминаниях писал, что не верил вообще в слухи о дворцовом перевороте именно «потому, что главная роль была предназначена Алексееву, который якобы согласился арестовать Николая II и Александру Федоровну; зная свойства характера Алексеева, я был убежден, что он это не выполнит».

Таким образом, поведение Алексеева во время февральского переворота никак не могло быть обусловлено предварительным сговором против Государя, поскольку если этот переворот и был результатом заговора, то заговора Гучкова, а не Львова.

Важно понять мотивы, по которым действовал генерал. Как и многие современники, он был обманут антираспутинской легендой и был уверен, что государством «правит безумная женщина» под влиянием Распутина. Поэтому Алексеев думал, что спасает Россию от плохого влияния — Императрицы в первую очередь.

Когда он фактически выступил за отречение Государя от престола, он стремился не к разрушению монархии. Ведь кто мог предвидеть, что Великий Князь Михаил Александрович тоже отречется и власть перейдет в руки Временного правительства? Алексееву казалось, что замена одного монарха на другого будет благом.

Не собственное тщеславие, не личная неприязнь, а именно стремление ко благу России двигало Алексеевым в те дни. Возможно, именно благодаря этому Государь потом прощался с ним довольно сердечно – едва ли из одной личной корректности.

Словом, даже самые неблаговидные поступки генерала были совершены из лучших побуждений. Конечно, Алексеев сделал огромную ошибку и невольно оказался одним из виновников крушения Российской Империи. Но не стоит видеть в нем виртуозного заговорщика, ставить на одну доску с тем же Гучковым.

Оставим осуждение и Государя, и Алексеева тем, кто не знает подоплеки их действий. Может быть, мы еще дождемся предсказанного когда-то Рутычем открытия в России памятника генералу Алексееву, «Основателю Добровольческой армии».

Наша страна. Октябрь 2010 г.